Нагасаки
Книга "Шествие в пасмурный день"
Сидзуко Го
Реквием
Вскоре стали попадаться навстречу первые погорельцы. Старик в защитного цвета одежде тащил двухколёсную тележку с вещами, которую сзади подталкивала женщина с грудным младенцем за спиной. Среди груды одеял и подушек лежала маленькая девочка, привлекавшая взгляды прохожих неестественно красными щёчками. Девочка крепко спала. Одного взгляда на её покрытое потом личико с прилипшими ко лбу мокрыми волосами и на привязанные к бортику тележки сандалии с оторванными ремешками было достаточно,чтобы понять, какой долгий путь пришлось проделать этому ребёнку, прежде чем жара и усталость сморили её. Внезапно шедшая рядом с Сэцуко Хаяси судорожно всхлипнула и закрыла лицо руками. "Что с тобой?" — спросила Сэцуко. "Я подумала о матери и младших сёстрах", — уже не сдерживая слёз, прошептала Хаяси. После встречи с погорельцами тревога девушек возросла ещё больше. По мере приближения к Йокохаме становилось всё меньше людей, тащивших на тележках свой скарб, теперь почти все погорельцы шли только с вещевыми мешками. Видимо, им в последний момент удалось захватить лишь самое необходимое. "Сколько лет твоим сёстрам?" — спросила Сэцуко. "Одной пять, другой два. Младших братьев эвакуировали со школой в префектуру Тотиги. Отец уехал в командировку на остров Хайнань. У матери больное сердце. После того как родилась младшая, она почти не встаёт с постели", — ответила Хаяси, и снова слёзы хлынули ручьём у неё из глаз. "Оидзуми, как ты думаешь, может быть, обойдётся? Только бы они дождались меня", — сказала Хаяси, утирая слёзы. "Но чем сможет она помочь больной матери и двум малолетним сёстрам, даже если им повезло и они уцелели?" — подумала Сэцуко.
Когда подошли к Огути, старший колонны собрал всех на пустыре и объявил пятнадцатиминутную передышку. Сюда уже доносился запах гари. Сэцуко устало опустилась на траву и внезапно почувствовала сильный озноб. Она закрыла глаза, и ей показалось, будто вокруг колеблются языки зелёного пламени. Ей почудилось, что снова она слышит голос Савабэ: "Держись и ни в коем случае не отставай от колонны!" — "Спасибо, со мной всё в порядке", — беззвучно прошептала она в ответ. Старший колонны поднялся и объявил: "Скоро мы вступим в зону, подвергшуюся бомбёжке. Внимательно глядите себе под ноги. Возьмитесь за руки и старайтесь не отставать от идущих впереди. Каждый, кто будет покидать колонну, должен предупредить соседа. Итак, вперёд — и не теряйте присутствия духа". Сэцуко сжала руку Хаяси и по тому, как холодна была рука подруги, поняла, что у неё самой поднялась температура.
Не доходя до Огути, от колонны отделились девушки, проживавшие в районе Коясу. Наконец колонна вступила в Йокохаму, над которой стояло огромное облако дыма. Воздух был чёрен от гари — трудно было даже понять, день сейчас или ночь. Внезапно девушка, шедшая в первом ряду, дико вскрикнула и остановилась. Колонна смешалась, задние напирали на шедших впереди. Девушка чуть не наступила на труп седой старухи, лежавший прямо на дороге. Колонна взяла влево, оставив труп далеко в стороне. Проходя мимо, девушки испуганно отворачивали лица. Но спустя четверть часа трупов стало так много, что никто уже не отводил глаз. Теперь все старались глядеть себе под ноги, чтобы ненароком не наступить на обгоревшие останки людей. Наконец они увидели то, что ещё сегодня утром было городом. Сейчас перед ними — насколько хватал глаз — простирались свинцово-серые руины, едва освещённые пробивавшимися сквозь облако дыма лучами солнца. "Прощай, Оидзуми, мой дом рядом", — сказала Хаяси, крепко сжала руку Сэцуко и, не оглядываясь, покинула колонну. "Не падай духом!" — крикнула ей вслед Сэцуко, понимая всю бессмысленность своих слов. Дом Хаяси, вне всякого сомнения, сгорел, и разве могли спастись её больная мать и малолетние сёстры, если даже здоровые и сильные мужчины не смогли избежать смерти. Где уж тут не падать духом! Пока рядом была Хаяси, Сэцуко опиралась о её руку, а теперь на неё сразу же навалилась такая усталость, что ноги перестали повиноваться. Она прошла ещё несколько шагов, споткнулась о камень и упала. Откуда-то появился Окамото и помог ей подняться. "Мы миновали Восточную Канагаву, теперь уже близко, потерпите", — сказал он Сэцуко. "Благодарю вас, не беспокойтесь, я смогу идти сама". Рядом с Сэцуко шагала незнакомая девушка в очках. Сэцуко оглянулась. Позади никого не было. Пока она приходила в себя, задние уже обошли её, и теперь она и Окамото замыкали колонну. Окамото крепко взял Сэцуко за руку, и у неё не хватило духу отказаться от помощи. "Держитесь, — подбадривал её Окамото, — скоро дойдём до станции". "Скоро, скоро, — повторяла про себя Сэцуко, — но что там меня ожидает? Удалось ли матери спастись?"
Колонна вступила на мост Аоки и замерла. Отсюда уже была видна почти вся Йокохама. Но Йокохама ли это? Одни лишь дымящиеся развалины. Сэцуко с ужасом подумала о том, сколько же здесь исчезло с лица земли домов, сколько погибло людей — всего за несколько часов, — и застонала. Опираясь на руку Окамото, она стояла на мосту, не в силах сдвинуться с места, и слёзы катились из её глаз.
Милая Наоми!
То, что должно было случиться, свершилось...
По правде говоря, я однажды уже пережила воздушный налёт. Это было в апреле, когда я только ещё поступила в колледж Хатоно. В субботу я дежурила в колледже и позже обычного возвращалась домой с подругой, тоже дежурившей в тот день. Когда мы спускались с холма по тропинке, нас окликнул мужчина из отряда самообороны и сказал, чтобы мы немедленно шли в убежище. В ту же минуту мы услышали частые хлопки, вслед за которыми в небе появились белые облачка дыма. Мы с подругой спрятались под дерево. Помню, я ещё сказала, что эта учебная тревога очень похожа на настоящую. Потом я с удивлением узнала, что тревога была не учебной: американские самолёты действительно сбросили бомбы, а наши зенитки отражали вражеский налёт.
Но разве тот налёт можно сравнить с тем, что постигло нас теперь! Однажды я услышала страшные слова: "Отныне вся Япония подвергнется бомбардировке, и погибнет всё живое". Это сказал старший брат одного из друзей Хадзимэ. Тогда я не могла поверить, что это может случиться на самом деле. Теперь у меня такой уверенности нет. Поэтому именно сейчас я с особой силой почувствовала, как важно нам всем бороться до победного конца.
На днях пришёл приказ об эвакуации всех жителей из соседних домов. И я с грустью подумала о том, что расстаюсь с девочками, с которыми дружила с самого детства. Но, видимо, всё это делается в интересах родины, и, прощаясь, мы говорили друг другу: где бы мы ни были, наша жизнь принадлежит Японии.
Милая Наоми! Во время нашей последней встречи я тебе уже говорила об этом, а теперь повторю: наверно, завод, куда ты ходишь, ещё не сумел как следует подготовить для вас работу. Думаю, вскоре там сделают всё, чтобы вы могли работать по-настоящему. Поэтому не расстраивайся, не падай духом и работай на совесть. От души желаю тебе всего наилучшего. До встречи.
... ноября
Сэцуко Оидзуми
Наступил вечер, а отец всё не возвращался. Сэцуко и мать достали зарытые в саду ящики, в которых были сложены самые необходимые вещи, и перенесли их в полуобгоревший вагон, где устроили себе временное жильё. Внешне мать не проявляла беспокойства. "Раз ты вернулась, значит, скоро появится и отец", — говорила она Сэцуко. Благодаря её предусмотрительности вещи уцелели, хотя дом сгорел. "Когда вернётся отец, мы устроим праздничный ужин", — сказала мать, имея в виду варёную скумбрию и банку овощей в соевом маринаде. Наблюдая, как мать, расстелив на вагонной скамейке широкий платок, неторопливо расставляет вытащенную из ящика посуду и раскладывает палочки для еды, Сэцуко ощутила прилив радости: какое счастье, что с матерью ничего не случилось во время бомбёжки! "Твоему отцу с утра нездоровилось, и он позже обычного пошёл на работу. Только он ушёл, как сразу объявили воздушную тревогу. Подожди он ещё минут двадцать, твоя мать не осталась бы одна и так бы не переживала. Слава богу, во время бомбёжки меня даже не поцарапало. И всё же отец, наверно, беспокоится за меня. Надо бы пойти ему навстречу хотя бы до моста Манри", — сказала мать. "Пожалуй", — согласилась Сэцуко и умолкла. Она представила, как выйдет наружу на пронизывающий ночной ветер, и сразу же ощутила сильный озноб. Видимо, температура у неё снизилась, и Сэцуко была рада, что из-за темноты в вагоне мать не замечает её состояния. "Я немного устала, ты иди уж одна, а я постерегу вещи", — сказала она. "И верно, — согласилась мать, — легко ли от Кавасаки до дома пешком добираться! И всё же как хорошо, что ты засветло вернулась, Сэцуко. Представляешь, каково матери было бы одной коротать ночь?" Она постелила на пол два ватных матраца, сказала: "Ложись-ка отдохни, когда отец вернётся, я тебя разбужу" — и вышла из вагона наружу. Сэцуко скользнула между матрацами, подтянула верхний до плеч и закрыла глаза. От матрацев тянуло слабым запахом гари. Перед мысленным взором Сэцуко проплывали картины пережитого, их колонна, медленно движущаяся в сторону Йокохамы. Как-то теперь Хаяси? Встретила ли своих? А девочка на тележке с пунцовыми щёчками — доставили ли её в безопасное место?
Когда Сэцуко, глядя под ноги, чтобы не споткнуться о трупы, брела по окутанному дымом городу, она ещё не сознавала масштабов катастрофы, постигшей Йокохаму. И лишь увидев с моста Аоки простиравшиеся перед ней развалины, она поняла, сколь велик урон, нанесённый этой бомбёжкой. Сэцуко вспомнила, как она — тогда ещё ученица начальной школы — послала патриотическое письмо героям-лётчикам, участвовавшим в бомбардировке вражеских городов. В письме она писала: "Я была в кинотеатре и смотрела документальный фильм о том, как наши самолёты бомбили Шанхай. Там, где взрывались бомбы, сразу же поднимались клубы чёрного дыма. Кто-то в зале крикнул: "Банзай!", и я тоже громко закричала: "Банзай!" Только теперь Сэцуко впервые подумала о том, сколько людей погибло во время той бомбёжки, сколько домов было разрушено. Для Японии Китай был вражеской страной, для японцев китайцы были врагами, поэтому японцы безжалостно бомбили Китай, убивали китайцев и разрушали их дома, и это считалось в порядке вещей. Но значит, в порядке вещей и то, что теперь Америка бомбит Японию, убивает японцев и разрушает их дома? И неудивительно, если сейчас американские дети кричат по-английски "Банзай!", глядя на фотографии разбомбленной Йокохамы. Но в самом ли деле всё это должно считаться в порядке вещей? Подобные рассуждения вконец измучили Сэцуко. Ей вспомнилась одна из последних записей, сделанных Наоми в серой тетради: "Как хотелось бы мне родиться во времена, когда не будет войн. Ведь все люди одинаковы — почему же они воюют между собой?" Сэцуко ощутила острую боль в груди — причиной тому была не только температура.
Незаметно Сэцуко задремала. Её разбудили какие-то звуки: мать на ощупь искала что-то в ящике, стоявшем у ног Сэцуко. "Матушка, вы давно пришли? А отец?" — "Сегодня ночью он, наверно, не вернётся. На улице дождь и тьма такая — хоть глаз выколи. Так что бессмысленно ждать его до рассвета". Мать нащупала в темноте руку Сэцуко и сунула ей сухарь. "Почему у тебя такие горячие руки? Ты не заболела?" — "Не волнуйтесь, я себя хорошо чувствую. — Превозмогая сильную головную боль, Сэцуко бодро приподнялась. — Я просто устала, да ещё спала, накрывшись ватным матрацем, поэтому и руки горячие". — "Ну, слава богу, если так. В такое время болеть нельзя". — "Что-то в горле пересохло. Нет ли у нас воды?" Сэцуко попыталась встать, но из-за сильного головокружения упала на колени. К счастью, было темно, и мать, очевидно, решила, что она просто споткнулась. "Смотри под ноги. Здесь так темно, что лучше поменьше двигаться. А воду я набрала заранее, вот, возьми". Сэцуко схватила фляжку и долго пила, не в силах оторваться. "Какая вкусная вода!" — "Пей сколько хочешь — ещё принесу. Я ведь помню, как тяжело нам пришлось без воды во время Великого землетрясения. Тогда я ходила с коромыслом до самой Канагавы. Поэтому сегодня, прежде чем покинуть пепелище, я открыла кран и попробовала пустить воду. Труба немного погнулась, но вода идёт", — с гордостью сказала мать. "Спасибо, вы молодец, матушка". — "А как же иначе? Ведь ни тебя, ни отца дома не было. Вот я и должна была думать за всех". Поев сухарей и запив их водой, Сэцуко и мать улеглись рядышком на расстелённом на полу матраце. "Если бы ещё отец был здесь", — прошептала Сэцуко. "Не беспокойся, он скоро придёт. Ничего с ним не случится — ведь он мужчина". Они лежали, закрыв глаза, но никак не могли уснуть. "Не спишь, Сэцуко? — спустя некоторое время спросила мать. — Ну и денёк сегодня выдался", — пробормотала она. "А где вы прятались во время бомбёжки, матушка?" — "Сначала залезла в нашу противовоздушную щель, но у меня было предчувствие, что сегодня бомба попадёт в наш дом. Я вылезла из щели, быстро побросала в яму весь скарб и вышла на улицу, захватив с собой только урну с прахом бабушки. Вокруг горели дома, и чёрный дым поднимался к небу. Мне стало страшно, и я пошла в общее убежище нашего тонаригуми. Там уже собрались многие из соседей. Потом хозяин гостиницы "Вакамацу" сказал, что вокруг всё полыхает и если мы останемся здесь, то заживо сгорим. Он посоветовал идти на какой-нибудь пустырь, где огонь не достанет. И все разбрелись кто куда. Я пробралась под мост Манри и оттуда глядела, как в реку падали зажигательные бомбы. Да, Америка не жалеет на нас бомб. Давай-ка спать, а то мы с тобой заболтались..."
На следующее утро на дороге снова появились погорельцы, которым где-то удалось скоротать ночь. Они шли мимо вагона, где Сэцуко и мать устроили своё временное жилище, к станции Йокохама. Мать отправилась на родное пепелище, вытащила спрятанные в противовоздушной щели переносную печурку и железный котёл и, решив встретить мужа настоящим обедом, достала из неприкосновенного запаса рис, сварила картофель. Картофель давно уже остыл, а отец Сэцуко так и не появился. Теперь уже мать забеспокоилась по-настоящему. Она сходила на станцию, надеясь узнать что-нибудь о муже, и вернулась очень расстроенная. "Железная дорога Йокохама — Токио разрушена, кругом множество трупов, наверно, отец не успел добраться до Сугита, даже если электричка подошла сразу", — сказала она и прибавила, что пойдёт искать отца. "И я с тобой", — настаивала Сэцуко. "Нет, оставайся здесь. А вдруг мы разминёмся с отцом. К вечеру я вернусь". Она положила в коробочку для еды несколько холодных картофелин, прихватила фляжку с водой и ушла. Отчаяние, отражавшееся на её лице, усилило беспокойство Сэцуко. Не далее как вчера она сама видела близ Канагавы обгорелые трупы мужчин. И кто мог поручиться, что такая же участь не постигла её отца?
Незадолго до полудня прикатил на велосипеде Окамото. "Как самочувствие?" — спросил он. "В порядке. Спасибо, что помогли добраться до дома". — "К счастью, наш дом не сгорел. По дороге к вам я убедился, что разрушений больше, чем можно было предположить. Рад, что с вашей матушкой ничего не случилось". Сэцуко умолчала о том, что её отец до сих пор не пришёл. Она ощутила некий суеверный страх: стоит заговорить об этом, казалось ей, и отец вообще никогда не вернётся. Окамото смущённо вручил Сэцуко большой свёрток, сказав, что это от его матери и старшей сестры. Когда он дома спросил о содержимом свёртка, ему ответили, что это такие вещи, о которых мужчинам говорить не положено. Поэтому он заранее просит у Сэцуко извинения, если там окажется что-то не то. Серьёзность, с какой Окамото всё это изложил, напомнила ей о Савабэ. Неожиданная теплота, проявленная матерью и сестрой Окамото, глубоко тронули Сэцуко. "А теперь мне пора на завод. Кстати, доложу Савабэ, что доставил вас до дома в целости и сохранности", — шутливо сказал Окамото, вскочил на велосипед и укатил. Сэцуко смотрела ему вслед полными слёз глазами.
Тем временем люди начали разбирать развалины вокруг вагона. Неожиданно к ним подошёл незнакомый мужчина и шёпотом стал предлагать рисовые колобки. Их у него был целый мешок. Все мгновенно сгрудились вокруг него, но вдруг раздался пронзительный крик одной из соседок: "И откуда ты такой взялся? Да японец ли ты вообще? Как тебе не стыдно наживаться на несчастье людей! Сдираешь по десять иен за один маленький колобок. Эй, кто-нибудь, сбегайте к станции и позовите сюда полицейского! Этого типа надо отправить в полицию". Перепугавшийся мужчина подхватил свой мешок и мгновенно исчез. К вечеру такие же колобки стали раздавать погорельцам — по одному на человека. Служащий муниципалитета громко объяснял стоявшим в очереди за колобками, что их приготовили женщины из Хирацука для пострадавших от бомбёжки.
К ночи вернулась мать и, узнав, что отец так и не пришёл, в изнеможении опустилась прямо на пол и тихо сказала: "Наверно, он попал в беду". Перед глазами Сэцуко вновь всплыли развалины Канагавы и лежавшие прямо на дороге обгорелые трупы мужчин... Она решила ещё день побыть дома, а потом снова отправиться на завод.
Милая Сэцуко!
Наконец я всё же сообщила в школу, что временно вынуждена прекратить учёбу. С завтрашнего дня перестану ходить на завод. Мне безразлично, что обо мне станут говорить другие, но хочу, чтобы именно ты меня поняла. Кто-то распустил на заводе слух о моём отце, и там началось то же самое, что было весною в колледже Хатоно. Тебе ведь известно, Сэцуко, что в последнее время я очень изменилась, стала серьёзно относиться к учёбе, не опаздывала и, хотя ворчала про себя, полола траву изо всех сил. Я даже дерзить перестала тем, кто пытался меня уязвить. Но я страшно устала, устала трудиться в одиночку среди тех, кто ни за что не хочет меня простить: ведь я дочь антипатриота. Теперь у меня пропало всякое желание стать образцовой военной патриоткой. Ты сердишься, наверно, что я, не посоветовавшись с тобой, приняла столь важное решение, но пойми — я больше не в силах терпеть... И не ругай меня.
Есть и ещё одна причина, почему я бросила школу и завод: болезнь матери. Наверно, ты не стала бы меня упрекать, скажи я, что это главная причина. Но тебе, Сэцуко, я не буду врать. Просто болезнь матери подтолкнула меня принять окончательное решение. У неё давно уже начались боли в желудке, но она отказывалась ходить к врачам. Неделю назад у мамы открылось кровотечение, и я обратилась к давнишнему другу отца — профессору Исидзука с просьбой осмотреть её. У мамы оказалась самая настоящая язва желудка. Профессор посоветовал ей лечь в больницу, но мама наотрез отказалась и заявила, что перейдёт в кабинет отца и будет там дожидаться его возвращения. Пришлось перетащить её кровать в кабинет, а оттуда вынести диван и письменный стол. Если бы я обратилась в школу с просьбой об освобождении от занятий из-за болезни матери, это опять-таки сочли бы антипатриотическим поступком, поэтому я решила просто представить справку о том, что у меня затемнение в лёгких.
И вот с сегодняшнего дня я превратилась в прислугу и сиделку. С тех пор как мама поняла, что больна серьёзно, она стала послушной, большей частью молчит или спит. Даже как-то непривычно. Теперь у меня появилось свободное время. Правда, если регулярно заниматься уборкой дома, ни о какой передышке не может быть и речи, поэтому я решила держать в порядке лишь свою комнату, кабинет отца и кухню. Тем более что и мама мне так посоветовала. Хозяева соседних домов почти все эвакуировались, наше тонаригуми распалось, и меня больше не гоняют на дежурства. Видишь, какая беззаботная, но скучная жизнь меня теперь ожидает. Я решила найти какой-нибудь длинный-предлинный роман, чтобы убить время, и начала читать "Миямото Мусаси" Эйдзи Есикава. До сих пор я всё откладывала эту книгу в сторону — уж очень она толстая.
Милая Сэцуко! Я теперь превратилась в самую настоящую антипатриотку. Но пойми — я стала такой не по своему желанию. Я ведь всеми силами противилась этому.
... ноября
Наоми Нива
