Нагасаки
Книга "Шествие в пасмурный день"
Масудзи Ибусэ
Командир, кланяющийся востоку
Если в деревне Сасаяма что-то случается, здесь принято говорить: "Деревню повело". Это означает: произошло нечто, нарушившее спокойную мирную жизнь местных жителей. Недавно "деревню повело" из-за бывшего армейского лейтенанта Юити Окадзаки.
Окадзаки хоть и ненормальный, а ведет себя тихо, никого не задирает. Просто ему мнится, будто война ещё не окончилась, и он продолжает считать себя на военной службе. Садясь за обеденный стол, он вдруг принимает торжественную позу и наизусть произносит пять заповедей1. "Первая: солдат обязан служить честно и преданно..." И так далее. Когда мать покупала ему табак, он говорил, что это дар императора, и отвешивал низкий поклон в сторону востока, где расположен императорский дворец. Гуляя по улице, он неожиданно останавливался и громовым голосом отдавал приказ: "Взять ногу!" Все привыкли во время войны к таким приказам, и выкрики Окадзаки воспринимались как шутка. Причём он ни к кому конкретно не обращался. Просто ему эти выкрики доставляли удовольствие. И честно говоря, односельчанам это не было в тягость. Ведь в деревне знали, что Юити ненормальный, и делали вид, будто в его поведении не замечают ничего необычного.
Но когда у Юити начинался приступ, он становился агрессивным. Окружающих людей он воспринимал как подчинённых солдат и требовал беспрекословного повиновения. Видимо, в спокойном состоянии Юити представлялось, что он несёт военную службу в тылу, в Японии, а во время приступов — на фронте. Этим, наверно, и определялось его поведение.
Во время приступа он мог остановить любого прохожего и заорать: "Унтер-офицера ко мне!" Поскольку никаких унтер-офицеров поблизости не было, прохожий в замешательстве останавливался, не зная, что ответить. Тогда Юити орал: "Чего мешкаешь? Исполняй!" Иногда он приказывал: "В атаку!" — или: "Ложись!" Среди всех его приказов самым безопасным для окружающих был приказ "В атаку!". Подчиняясь ему, человек бежал вперёд и скрывался из глаз возбуждённого Юити. Хуже было, когда он орал: "Ложись!" Хорошо, если попавшийся ему навстречу человек был в рабочей одежде, ну, а если на нём было выходное кимоно или нарядная накидка хаори?.. Когда, подчиняясь приказу, прохожий ложился на землю, Юити оставлял его в покое и с чувством исполненного долга уходил прочь. Тех же, кто противился приказанию, он пытался силой свалить в ближайшую канаву и при этом орал: "Болван, разве не видишь, что враг рядом? Ложись!" Услышав такое, прохожий спасался бегством. Юити был хром и, как правило, не пытался догнать ослушника, лишь угрожающе кричал ему вслед: "Зарублю!"
Даже во время приступов Юити не набрасывался на женщин, стариков и детей. Свои жертвы он выбирал среди ограниченного круга лиц, с завидным постоянством нападая лишь на тех, кто не знаком с армейской жизнью. Это явилось поводом для предположений, будто Юити вовсе не сумасшедший. Во всяком случае, на сегодняшний день в деревне сложилось мнение, что Юити причисляет к подчинённым ему солдатам лишь местную молодёжь и крестьян средних лет. Правда, бывали и исключения. Однажды, вскоре после поражения Японии в войне, когда у Юити был второй или третий приступ, в деревню Сасаяма приехали два парня — перекупщики овощей. Они зашли передохнуть в придорожную часовню и только расположились, как вдруг перед ними возник Юити и приказал: "Цель триста, огонь!" Затем, яростно сверкая глазами, завопил: "Болваны, чего мешкаете! Враг рядом!" Те настолько перепугались, что опрометью кинулись бежать, не спросив даже, чего ему от них надо. Война только окончилась, и, видимо, эти перекупщики овощей пока ещё не освободились от трепета, испытываемого перед военным приказом, и по инерции повиновались магическому воздействию военной терминологии.
И ещё раз, совсем недавно, Юити накинулся на одного юношу из небольшого городка на побережье, который пришёл покупать древесный уголь и мирно беседовал на ступенях часовни с местным углежогом Мунэдзиро. Юити незаметно подкрался к ним и завопил: "Ложись!" Его сбило с толку ещё и то, что на юноше была старая армейская каска и поношенная солдатская форма, купленная по случаю на распродаже. Зная его причуды, Мунэдзиро тут же упал на землю, а юноша остался сидеть на ступеньке, с недоумением разглядывая Юити. Последний с криком: "Ложись, враг рядом!" — схватил парня за плечи и попытался свалить на землю.
— Ты что, рехнулся? — закричал тот и оттолкнул Юити.
— Ах, ты сопротивляться? Болван! Зарублю! — завопил Юити и тут же схлопотал оплеуху.
Юити в свою очередь дал юноше пощёчину, и вскоре оба покатились по земле, осыпая друг друга ударами. Когда Мунэдзиро встал на ноги, Юити лежал на земле лицом кверху, а юноша расстёгивал солдатский ремень с большой бляхой.
— Остановись, так нельзя! — закричал Мунэдзиро и обхватил пришельца сзади. — Эй, Хасимото, эй, Синтаку! Идите скорее сюда, — позвал он на помощь живших неподалёку соседей. Те сразу же выскочили из своих домов и примчались на крики.
К счастью, парень в солдатской форме не отличался физической силой и не смог вырваться из цепких рук Мунэдзиро. Он лишь беспорядочно сучил ногами, изрытая отборные ругательства.
— Да как он смеет мне угрожать! Откуда взялся этот милитаристский оборотень, это привидение времён войны? Отпустите меня, Мунэдзиро!
— Успокойтесь, — увещевал его Мунэдзиро. — Взгляните на него. Разве он способен сопротивляться? Он ведь совсем уже выдохся.
— Нет, как смеет он мне угрожать! "Зарублю!" Да от одного этого слова, от которого так и несёт духом милитаризма, меня наизнанку выворачивает.
— Не обращайте внимания. Ему ведь кажется, что всё ещё идёт война. Тогда это словечко было в ходу, и мы терпели. Не так ли?
— При чём тут война? Разве наша страна не поклялась, что больше не будет вооружаться? И если вы с ним заодно, забирайте ваш уголь обратно. Куплю у кого-нибудь другого.
— Отдавай немедленно! Такому сопляку, как ты, я с голода помру, но уголь продавать больше не буду.
Пока шла эта словесная перепалка, Хасимото и Синтаку, улучив момент, подхватили Юити под мышки и подняли с земли. Юити, наверно, вывихнул ногу. Морщась от боли, он стоял, тяжело опираясь на плечи поднявших его крестьян. Он побледнел, налитые кровью глаза косили больше обычного. Лицо напоминало сейчас маску лисы из магазина игрушек.
— Эй, есть здесь кто-нибудь из унтеров? — завопил Юити, негодующе оглядываясь вокруг. — Этого болвана надо прикончить. Он мешает тактической операции, на глазах у врага подрывает боевой дух солдат. Эй, кто-нибудь из унтеров, ко мне!
— Выродок! Фашистское отребье! — кричал парень в солдатской форме, с ненавистью глядя на Юити.
— Послушай, Юити, возвращайся-ка восвояси, — уговаривал его Хасимото. Потом, убедившись, что это не действует, перешёл на язык военных: — Господин лейтенант, предпринимаем обходный манёвр!
Хасимото повернул Юити в противоположную сторону.
— Обходный манёвр! — завопил Юити, увлекаемый крестьянами в сторону. — Слушай приказ номер двадцать два! Основные силы движутся прямо на Куала-Лумпур. Отдельная часть обходит город через холмы и атакует противника с фланга...
— Что за бред! Похоже, этот ненормальный затеял игру в солдатики. Чёртов агрессор! — кричал ему вслед юноша. — Послушай, Мунэдзиро, отпусти меня наконец. Я ему должен ещё разок врезать по роже.
Однако Мунэдзиро крепко держал парня, пока Юити не исчез за поворотом.
— Ну, вот теперь можно! Извини, пожалуйста, — сказал он и, не торопясь, поведал историю Юити.
Обычно Юити после таких происшествий отводили домой и запирали в кладовке, пока не пройдёт очередной приступ. Спустя два-три дня приступ кончался, и мать Юити отправлялась к пострадавшим соседям с извинениями, после чего отпирала кладовку и выпускала сына на волю. Долго в кладовке Юити держать было нельзя. Его ожидала работа в огороде, да ещё он вместе с матерью изготовлял каркасы для зонтов, занимался надомным промыслом. Без его побочных заработков они с матерью просто не смогли бы сводить концы с концами. Соседи знали о бедственном положении семьи. Это они ходатайствовали о том, чтобы поскорее выписали Юити из госпиталя, куда его поместили после ранения на фронте. Тонаригуми2, в которую входила и семья Юити, настояла на своём, несмотря на нежелание матери воспользоваться этой любезностью. Соседи и не могли поступить иначе — они гордились тем, что в их пятидворке есть офицер, вернувшийся с фронта. Начальство госпиталя пошло навстречу — тем более что Юити был признан непригодным к дальнейшему несению воинской службы.
В ту пору болезнь Юити протекала в довольно лёгкой, незаметной для окружающих форме. Рано утром он надевал военный мундир, опоясывался портупеей с японским мечом и отправлялся гулять по деревенской улице. Повстречавшись к кем-либо из местных жителей, он громко выкрикивал приветствие. Обычно оно состояло из трёх слов: "Будь здоров, будь!" Иногда он добавлял к нему: "Давай-давай, не вешай нос!" Иногда он останавливал уходивших на фронт юношей и обращался к ним с краткой речью. Речь эта мало походила на приветствие. Она скорее была приказом самоотверженно служить родине, поскольку Юити всех их, в том числе и провожавших, воспринимал как подчинённых ему солдат. И тем не менее в ту пору поведение Юити никому не казалось странным, даже его утренние прогулки в офицерском мундире соседи считали полезными для тренировки его хромой ноги. Некоторые странности в его поведении стали бросаться в глаза незадолго до поражения Японии в войне, и лишь через несколько дней после капитуляции, когда с ним случился первый приступ, односельчане наконец поняли, что он психически ненормален.
Вначале местные жители решили, что Юити сошёл с ума из-за болезни, которую он подхватил на фронте в одной из тропических стран. Потом заговорили, будто причиной тому наследственный сифилис. Эта версия как-то будоражила людей и, наверно, поэтому держалась довольно долго. На самом же деле отец Юити дурными болезнями не болел, а умер от заражения крови в тот самый год, когда Юити поступил в начальную школу. Чрезмерный труд, бедность и полуголодное существование свели его в могилу. Овдовев, мать Юити продала росшую у неё во дворе торрею3, на полученные деньги справила себе летнее кимоно и нанялась в горничные небольшой гостиницы "Онохан" в приморском городке, у станции. Зарабатывала она прилично и даже смогла оплатить учёбу Юити в начальной школе. Наконец удалось хоть как-то вылезти из нужды. Мать отремонтировала дом и кладовку, покрыла черепицей крышу, посадила живую изгородь из криптомерии, а вместо калитки возвела ворота с большими бетонными столбами. По правде говоря, бетонные столбы не очень гармонировали с живой изгородью и окружающим ландшафтом, но это не мешало соседям восхищаться рвением женщины, потратившей немалые деньги, чтобы воздвигнуть столбы. Однажды сам деревенский староста заглянул в их дом и с похвалой отозвался о столбах. Староста сказал, что будет рекомендовать Юити в подготовительную военную школу, поскольку он способный мальчик, а мать его — выдающаяся личность и вообще они примерная семья. Мать Юити была в восторге от сыпавшихся на неё похвал и, как только староста ушёл, сразу же помчалась к соседям поделиться своей радостью. "Ну и молодец я, что догадалась поставить эти бетонные столбы", — повторяла она. Вроде бы солидная женщина, а сразу зазналась...
К тому времени разгорелась японо-китайская война и начался набор молодёжи в военные училища. Спешно отбирали для военного обучения и учащихся из подготовительных школ. Военные власти разослали директиву мэрам городов и деревенским старостам провести экзамены среди учащихся с целью рекомендации их в военные училища. Юити тоже направили в военное училище, по окончании ему было присвоено звание младшего лейтенанта. Он получил взвод, а спустя три года был направлен в действующую армию в Малайю. Он провоевал месяц и стал лейтенантом. Юити узнал об этом во время боевых действий на улицах Куала-Лумпура. Мать Юити, получив от него письмо, не преминула поделиться радостной вестью с соседями, которых она постоянно держала в курсе всех перипетий в жизни Юити — по крайней мере так было вплоть до присвоения ему нового звания. О дальнейшей своей судьбе Юити не писал, поэтому и мать не имела возможности держать соседей в курсе событий. Впрочем, его молчание можно было объяснить некоторой потерей памяти, вызванной помешательством, но он уклонялся от ответа, даже когда его спрашивали, почему он охромел. Вначале соседи приписывали молчание Юити его скромности и даже хвалили за это. Когда война кончилась, соседи, глядя на свихнувшегося Юити, сокрушённо повторяли, что, мол, за дурные болезни отцов вынуждены расплачиваться дети. Впрочем, в спокойном состоянии Юити вел себя обыкновенно и не обращал внимания на слонявшихся по деревне юношей. Он прилежно работал в поле, делал каркасы для зонтов и уж не настолько страдал потерей памяти, чтобы не знать, из-за чего он охромел. А раз он избегал говорить об этом, невольно напрашивалась мысль, что были на то особые причины. Отсюда родилось предположение, что ногу ему сломали в драке: наверное, в армии он слишком бравировал своей преданностью и готовностью к самопожертвованию. Это раздражало однополчан, и они однажды так избили его, что повредили ногу.
Как раз когда в эту версию окончательно уверовали соседи Юити, из Сибири вернулся Ёдзю — младший брат Мунэдзиро. В поезде, шедшем из Цуруга, он оказался рядом с бывшим фельдфебелем Уэда, который насвистывал наивную детскую песенку "Пойдёмте к пруду". Ёдзю удивило, что Уэда — уроженец отдалённой деревушки в префектуре Ямагути — знает песню, которую сложили в родной деревне Ёдзю. Обычно её распевают дети из Сасаямы, собирая траву и полевые цветы:
Пойдёмте, пойдёмте
С порожними корзинками
К пруду Хаттабира,
Здесь царит тишина,
Лишь сойки поют.
Мы нарвём здесь травы.
Мы нарвём здесь цветов.
Сквозь щели в корзинках
Будут падать на землю они.
Мы опорожним корзины
И снова пойдём.
Вот уж пятнадцать набрали!
Жители Сасаямы перегородили небольшую впадину между гор плотиной. Постепенно в ней скопилась вода. Так образовался пруд Хаттабира, напоминающий по форме тыкву-горлянку. С тех пор дети повадились ходить туда и собирать вокруг пруда полевые цветы и травы. К пруду вела едва заметная лесная тропинка, и посторонние даже не знали о его существовании. Вот почему Ёдзю несказанно удивился, услышав, как Уэда распевает детскую песенку о пруде Хаттабира.
— Кто научил вас этой песне? — обратился он к Уэда.
— Честно говоря, я впервые услышал её накануне войны на одном морском транспорте. Это вроде бы колыбельная песня, которую сочинили в какой-то глухой деревушке Сасаяма, — ответил Уэда.
По словам Уэда, её пел командир взвода Юити Окадзаки на самодеятельных концертах, которые устраивали солдаты на транспорте, направляющемся к Южным морям, и, само собой, солдаты его взвода выучили эту песню наизусть. От этого Уэда узнал Ёдзю подробности ранения Юити в Малайе, а также причину его помешательства. На Малайском фронте Уэда был ещё в звании ефрейтора и служил у Юити ординарцем. Это случилось во время переброски подразделения Юити из Куала-Лумпура в направлении Серембана. На ближних подступах к Серембану был взорван железобетонный мост, и сапёры на этом месте строили деревянный. Сама речушка была шириной не более четырёх-пяти метров, но на грузовиках это препятствие преодолеть не представлялось возможным, и солдатам ничего не оставалось, как ожидать завершения работ. Командир сапёрного взвода в одних трусах и в каске руководил работами и одновременно объяснял Юити:
— Не повезло вам. Прибудь вы сюда на двадцать минут раньше, всё было бы в порядке, мост ещё стоял целёхонек. А может, вам и повезло: появись вы на десять минут раньше, взлетели бы ваши грузовики вместе с мостом на воздух. Потерпите, через часок наведём новый.
Он рассказал, что уже дважды они наводили здесь деревянный мост, и дважды его разбомбили вражеские самолёты.
На случай воздушных налётов грузовики и обозные повозки загнали в рощу каучуковых деревьев. Юити направил с десяток солдат в помощь сапёрам, остальные с оружием в руках ждали появления вражеских самолётов. Другие отряды, следовавшие за подразделением Юити, тоже укрылись в каучуковой роще.
После недавно прошедшего тропического ливня здесь было прохладно. Рощу огибала река, которая, пересекая равнину, исчезала за дальними холмами. Равнина была изрыта воронками от бомб, в которых стояла мутная вода. В одной из воронок по самую шею в воде нежились два буйвола. На конце рога одного из них примостилась белая цапля. И буйволы, и цапля застыли, словно изваяния, и безучастно взирали на сапёров. Наконец сапёры завершили свою работу, и солдаты расселись по грузовикам, которые начали медленно въезжать на мост. Следовавший первым грузовик внезапно остановился на самой середине моста: забарахлил двигатель. Пока его ремонтировали, солдаты скинули с себя рубашки. Жара стояла нестерпимая, да к тому же в каждом грузовике солдат набилось что сельдей в бочке. Солдаты на первом грузовике от нечего делать лениво перебрасывались ничего не значащими фразами. Один, глядя на буйволов, сказал, что неплохо бы их съесть. Другой ответил, что у буйволятины сильный запах, да к тому же она жёсткая — не прожуёшь. Кто-то стал подсчитывать воронки от бомб, сосчитал до тридцати двух и сбился.
— Какое расточительство! — воскликнул он, указывая на воронки. — Не пожалели бомб на эту равнину!
— Да уж, война — дорогостоящее удовольствие, и денег на неё не жалеют, — откликнулся ефрейтор Томомура.
Говорили они достаточно громко, и их услышал со второго грузовика ординарец Уэда, а значит, и командир Юити Окадзаки, который сидел в кабине.
Юити, которого прозвали "кланяющимся востоку командиром" за то, что он по любому поводу отбивал поклоны, повернувшись в ту сторону, где в Токио находился императорский дворец, выскочил из кабины и завопил:
— Ефрейтор Томомура, ко мне!
Потом, видно, передумал, подошел к первому грузовику и потребовал, чтобы откинули задний борт. Юити влез на грузовик и поднял за собой борт, придерживая его рукой.
— Ефрейтор Томомура, ко мне, — приказал он.
— Слушаюсь, — ответил Томомура и стал с трудом пробираться через битком набитый солдатами кузов.
— Повтори, о чём ты только что говорил, — потребовал Юити, сверля его взглядом.
— Я сказал: дорогостоящее удовольствие.
— И это всё? Ну-ка повтори со всеми подробностями.
— Ефрейтор Окая сказал, что враг слишком щедро бросает бомбы. И я ответил, что война — дорогостоящее удовольствие.
— Болван! — завопил Юити и отвесил Томомура пощёчину, потом другую.
1. 1 – 4 января 1882 г. император Мэйдзи издал указ, касающийся военнослужащих армии и флота, в котором изложены пять заповедей солдата: преданность, воспитанность, храбрость, лояльность, скромность. Пять заповедей были основой воспитательной работы в императорской армии.
2. Тонаригуми — низовые организации в форме соседских товариществ, созданные в деревнях и городах Японии во время войны для обеспечения порядка, распределения продуктов, а также и слежки за населением; ликвидированы в 1947 г.
3. Торрея — ценное вечнозелёное дерево из породы хвойных.
