Нагасаки (по-японски)

Нагасаки

Книга "Шествие в пасмурный день"

  • Фотографии...
  • Атомная бомбардировка
  • Хибакуся
  • Бумажные журавлики
  • "Mainichi": статьи

     

  • Воспоминания пострадавших
  • Свидетельства очевидцев

     

  • Разрушения: Хиросима
  • Разрушения: Нагасаки
  • Жертвы
  • Видео

     

  • Произведения хибакуся
  • Из книг

     

  • Проблемы разоружения
  • Ядерное оружие
  • Исторические документы

     

  • Ссылки
  • 1  2  3  4  5  6

    Кёко Хаяси

    Пляска смерти

    9 августа 1945 года.

    При атомной бомбардировке города Нагасаки в зонд, спущенный для измерения силы взрывной волны, было вложено послание на имя профессора Токийского университета Саганэ с предложением о капитуляции Японии. Письмо было от трёх американских учёных – друзей профессора со времени учёбы в США. Это письмо опубликовано в каталоге выставки "Атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки". Вот его начало:

     

    "Профессору Саганэ

    Главное управление США по атомной бомбе

    От американских учёных – друзей

    профессора Саганэ

    Мы обращаемся к Вам с личным письмом, чтобы Вы, как выдающийся учёный в области атомной энергии, заставили верховное командование японской императорской армии осознать, что продолжение войны Японией приведёт к серьёзным последствиям и принесёт немалые страдания Вашему народу...

    В течение трёх недель в пустынном районе США проводились первые испытания атомной бомбы. Одна бомба уже сброшена на Хиросиму, ещё одна, третья, будет взорвана сегодня утром. Мы надеемся, Вы приложите все усилия к тому, чтобы этот факт был понят и осознан японскими государственными деятелями для предотвращения неизбежного в случае дальнейшего продолжения войны разрушения японских городов и гибели множества людей. Как учёные мы сожалеем, что выдающееся научное открытие нашло подобное применение. В то же время мы со всей определённостью заявляем, что, если Япония немедленно не капитулирует, мы, преисполнившись гнева, обрушим жесточайший атомный дождь..."

     

    Я, хибакуся — одна из жертв атомной бомбардировки Нагасаки, не могу спокойно читать это письмо, в котором хладнокровно подсчитана стоимость человеческих жизней — жизней хорошо знакомых мне людей.

    Особенно тяжело читать последние строки этого документа минувшей истории: "Преисполнившись гнева, обрушим жесточайший атомный дождь..." Перед глазами встает район Ураками, где девятого августа "атомный дождь" уничтожил моих друзей. Поневоле восхитишься тремя американскими учёными, спокойно, с сознанием исполненного долга написавшими такое письмо, и страной, побудившей их это сделать. Ну конечно, они — богом избранная нация, вот и преисполнились гнева! И ещё кое-что не даёт мне покоя. То самое место в письме, где говорится о намерении сбросить третью бомбу. Объект бомбардировки при этом не назван. Отсюда, наверно, следует, что не один Нагасаки был избран объектом нападения. Если бы им оказался не Нагасаки... Если бы целью бомбардировки было прекращение войны... Но выбор всё же пал на Нагасаки.

    И действительно, судя по письму, в котором изложен также ход событий до бомбардировки Нагасаки, восьмого августа был отдан приказ № 17, в котором в качестве цели номер один указывался город Кокура, а целью номер два — Нагасаки. И вот девятого августа в 2 часа 19 минут бомбардировщик Б-29, прозванный "Боккуска" — "Фургон", с атомной бомбой на борту вылетел с базы Тиниан, взяв курс на Кокуру.

    В назначенное время он появился в небе над Кокурой, но город закрывали густые облака, поэтому самолёт, сделав три круга, так и не обнаружил цель. Опасаясь, что не хватит горючего, лётчик повернул на Нагасаки. Так облачность проложила чёткую границу тьмы и света между Нагасаки и Кокурой. "Фургон" миновал залив Тидзиванада, скованный мёртвым штилем, пересёк полуостров Симабара и в 10.58 вошёл в воздушное пространство Нагасаки. Как и Кокуру, Нагасаки закрывали облака, их плотность достигала восьми единиц.

    В каталоге выставки говорилось, что видимость была ограниченной. Однако, по некоторым другим свидетельствам, утром 9 августа в Нагасаки стояла солнечная безветренная погода — это отмечено в нескольких дневниках людей, пострадавших от атомной бомбёжки. И в моей памяти тот день тоже остался как ясный и жаркий. Плотных облаков, закрывающих небо, не было.

    Самолётов, появившихся в небе Нагасаки, было два — бомбардировщики Б-29. Ведущий выбросил на парашюте зонд для измерения силы взрывной волны. Вслед за этим, как только в разрыве облаков показался сталелитейный завод, в бомбардировщике с атомным оружием на борту нажали пусковую кнопку. Завод находился в Хамагути, неподалеку от вокзала Ураками. Бомба, спущенная на белом парашюте, взорвалась в 11.02 над районом Мацуяма на высоте четыреста девяносто метров.

    Сирена воздушной тревоги прозвучала часом раньше, около десяти утра, но перед самым взрывом был объявлен отбой. Оружейный завод компании "Мицубиси", где мы, учащиеся, работали по принудительной мобилизации, находился в Обаси, в полутора километрах от эпицентра взрыва. Большая часть цехов размещалась в северной части его территории. Считается, что здесь погибло сорок пять процентов всех работавших. В то время на заводе вместе с мобилизованными учащимися работало семь с половиной тысяч человек. Уже после расследования, начавшегося 24 сентября 1945 года, выяснилось, что более шести тысяч из них пропали без вести. И хотя удостоверить смерть этих людей оказалось невозможно, почти всех их можно считать погибшими. Поэтому указанный процент смертности фактически очень занижен. Оружейный завод в Обаси был закрыт 15 ноября 1945 года.

    А мы жили тогда своей жизнью, ходили по улицам Кокуры или Нагасаки, даже не названных в письме в качестве объектов бомбардировки. Жили и собирались жить завтра, послезавтра, не подозревая, что на нас, "преисполнившись гнева, обрушат атомный дождь". Нового сигнала воздушной тревоги не последовало, поэтому некоторые жители, с любопытством глядя в небо на спускавшуюся на парашюте атомную бомбу, думали, что это сбрасывают продовольствие для американских военнопленных. Помнится, в Хамагути и Мацуяма вдоль трамвайной линии, ведущей в Обаси, тянулась высокая изгородь из металлической сетки, какой обычно огораживают площадки для гольфа. За ней содержались пленные американцы, занятые земляными работами. Они рыли рвы. Во время отдыха, вцепившись пальцами в сетку, американцы смотрели на нас, прохожих. Взгляды их голубых и серых глаз с тоской провожали шагавших на свободе японцев. Все они были молодыми двадцатилетними парнями. Стали ли и они девятого августа жертвами атомной бомбы? Если в тот час они работали, то и их, несомненно, настигла атомная смерть. Поистине, геройская "гибель на поле боя"! Интересно, что было написано в похоронных извещениях, которые получили их семьи?

     

    Исахая — призамковый городок, расположенный в двадцати пяти километрах от Нагасаки. Если ехать на поезде по главной ветке, то, миновав Ураками, Митино, Нагаё, Окуса и Кикидзу, до него можно добраться за час. В этом городе, расположенном в устье реки Хоммёгава, впадающей в залив Ариакэкай, пахло всегда морским илом.

    Нашего отца в то время в Японии не было — он служил в фирме на материке. Я, ученица высшей женской гимназии Нагасаки, снимала там квартиру. Наша гимназия находилась в центре города в районе Нисияма, по соседству с храмом Сува, а рядом, через бетонированное шоссе, располагалось высшее коммерческое училище. Оба учебных заведения находились всего в четырёх километрах на запад от эпицентра взрыва. В последний год войны, в мае — а в это время в Нагасаки ярко сияет солнце и сочная зелень деревьев укрывает тенью каменные мостовые, — мы были мобилизованы на работы на завод.

    Утром девятого августа моя мать с младшей сестрёнкой отправилась на огород. Было около десяти часов утра. Крошечные участки, предоставлявшиеся эвакуированным, — всего десяток узких грядок длиной в пять-шесть метров — находились на самой вершине холма, справа от шоссейной дороги, бегущей вдоль реки Хоммёгава. Мать, не очень сведущая в крестьянском деле, всегда сажала батат, который давал хороший урожай. С огорода прекрасно обозревались окрестности: вверх по течению виднелся военно-морской госпиталь и вокзал Исахая.

    — Смотри не повреди корни, — предупредила мать сестрёнку и запустила руку в самую середину грядки. В августе батат ещё не толще большого пальца. Такие клубни в народе зовут "куколками", а в праздник Бон1 их преподносят богам в качестве первых даров земли. В это время батат считается ещё слишком большой роскошью, чтобы просто набивать им живот.

    Запуская пальцы в рыхлую, хорошо вскопанную землю, мать нащупывала "куколку" и осторожно, чтобы не повредить корни, вытаскивала её. Ей было довольно набрать штук десять. Работа не тяжёлая, не то что копать мотыгой, но выбирать клубни по одному отнимало немало времени. Со стороны Хоммёгавы поле обдавал влажный морской ветерок, и в утренние часы здесь было прохладно. Жара наступала к полудню, когда солнце вставало над головой. Отливавшие красным цветом листья батата поникали, от земли поднимались испарения, и по телу начинал струиться пот. Сестрёнке — всего лишь школьнице четвёртого класса — надоело выкапывать батат, и она стала звать мать домой, дергая её за шаровары. Мать непроизвольно взглянула на часы. Её хромированные часы — до войны корпус у них был золотым — показывали одиннадцать. Взяв в руку бамбуковую корзину с бататами, она поднялась. В это время гладь воды Хоммёгавы на мгновение ярко вспыхнула, а небо со стороны Кикидзу залил белый свет.

    — Мама, что-то сверкнуло! — вскрикнула сестра. Блеск был не как у молнии — резко прочерчивающий зигзаг, — а такой, словно зажглась ракета и тут же погасла.

    Хотя небо над Исахая было безоблачное и ярко светило солнце, горы и река мгновенно побелели от ослепительной вспышки, более сильной, чем свет полуденного солнца. Раздался тяжёлый грохот взрыва, отдавшийся во всём теле, и в следующий миг в лицо матери ударил мощный порыв ветра. Листья батата пригнулись к земле, затем вывернулись, обнажив беловатую изнанку, и снова устремились вверх.

    Мать, крепко вцепившись в корзинку, схватила за руку сестрёнку и бросилась бежать по меже. Несомненно, бомбили Кикидзу. Такой силы взрывная волна и мощный подземный гул — уж наверняка не дальше, чем в Окуса. Когда они сбегали вниз с холма, мать взглянула на солнце. Небо пылало киноварью, и в нём, как мухи, кружились какие-то чёрные точки. Гора в Кикидзу была окутана красно-чёрным облаком, которое постепенно вспухало и росло.

    — Беги скорее и скажи дяде, что на Кикидзу, кажется, сбросили бомбу.

    В Кикидзу жил мой двоюродный брат — сын дяди по материнской линии. Он только что поступил в медицинский институт в Нагасаки. Кикидзу был тихим посёлком между морем и горами. Горы, стоявшие чуть в отдалении от морского побережья, были сплошь покрыты мандариновыми рощами. Подходящее место для занятий. В этом посёлке брат снимал комнату и каждый день ездил в институт.

    Мать выбралась на шоссе. Там, напуганные вспышкой, что-то кричали, показывая на небо, местные жители. В небе столбом поднималось огромное облако. Нижняя часть его пылала багровым заревом.

    — Что это там? — спросила мать мужчину средних лет в металлической каске, показывая на облако.

    — Непонятно. Что-то жуткое, — ответил он, не отрывая взгляда от облака.

    — Похоже, в Кикидзу горит, — проговорил крестьянин с мотыгой на плече.

    Никто и вообразить не мог, что бомбу сбросили на Нагасаки и пожар виден с расстояния в двадцать пять километров...

    Во второй половине дня сестрёнка, игравшая на полевой меже, прибежала домой.

    — Смотри, что упало с неба, — показала она матери лоскуток шёлкового крепа с узором из цветов глицинии.

    Это был, видимо, кусок женского кимоно. По краю разорванной с силой ткани свисали закрученные нити. Поверить, что с неба падали лоскуты шёлка, было невозможно, поэтому слова сестрёнки мать пропустила мимо ушей.

    — И газетные обрывки с Кикидзу прилетели, — размахивая бумагой, сказала сестра матери, заметив, что та почему-то не удивляется. — И это вот тоже сверху упало. — Она протянула обломок палки длиной сантиметров тридцать. Мать взяла его в руки — это оказалась часть деревянной рамки для картины. В одном месте на лакированной поверхности сохранились написанные тушью иероглифы: "Нагасаки". Другой конец обломка обуглился до коричневого цвета. Кроме того, там проступала ещё какая-то надпись: то ли "Фотография на память", то ли дата.

    И шёлк, и обломок деревянной рамки, подобранные сестрой, прилетели из Нагасаки. Этот лоскут узорчатой ткани был принесен силой взрывной волны. Он пролетел по небу целых двадцать пять километров. Какая женщина носила это кимоно, по каким улицам она в нём ходила?

    В полукилометре от эпицентра скорость взрывной волны достигала трехсот шестидесяти метров в секунду, то есть превышала скорость звука. Как известно, в природе скорость ветра не превышает семидесяти метров в секунду; даже во время тайфуна в заливе Исэ в Нагоя она достигала всего лишь сорока пяти метров. Если же ветер ударит человека со скоростью триста шестьдесят метров, то его просто разорвёт на куски. Сила взрывной волны была измерена зондом, спущенным с наблюдательного самолёта.

    Чёрный дождь, прозванный "дождём смерти", начавшийся после взрыва атомной бомбы, выпал и в Исахая. Он содержал большую дозу радиации. Когда мать мыла у колодца "куколки" батата, капли этого дождя упали ей на руки и шею. Он походил скорее на туманную изморось, чем на дождь. Она сеялась в течение двух-трёх часов после взрыва.

    Только после войны забили тревогу: "Дождь смерти! Чёрный дождь!.." А тогда эта странная, оставляющая чёрные пятна изморось хотя и вызывала какое-то неприятное чувство, но никто особенно не обратил на неё внимания. Моя мать тоже не придала значения каплям, упавшим на выстиранное бельё. Бельё она сложила и убрала в шкаф.

    Через два-три дня, когда распространился слух о бомбе нового типа, она вынула бельё и заметила что-то похожее на пятна плесени, появлявшейся в сезон так называемых "сливовых дождей". Пятна проступали через ткань насквозь.

    Чёрные точки, кружившиеся вокруг солнца, пролились чёрным дождём.

    Бельё с дождевыми пятнами мать сожгла в саду. По тем временам, когда во всём был недостаток, это было слишком расточительно, но пятна на белье казались ей человеческой кровью. Кровью тех 73 889 человек, уничтоженных бомбой в одно мгновение. Даже сейчас, хотя уже разъяснено, что дождь содержал радиоактивную пыль, мать говорит: "То была человеческая кровь".

    Вечером того же дня стало известно, что бомба сброшена не на Кикидзу и не на Окуса, а на Нагасаки. Старший брат матери, наш дядя, ещё до того как сестрёнка прибежала сообщить ему о бомбёжке, вскочил на ржавый велосипед и укатил в Кикидзу.

    Вернулся он часов в пять вечера и с несколько обескураженным видом рассказывал, что в Кикидзу все благополучно.

    — И мандариновые деревья, и дома стоят в целости и сохранности.

    Кикидзу занимал второе место после Окуса по выращиванию мандаринов.

    Очищая китайский лимон, который дядя привёз в подарок, он добавил:

    — В институт я не поехал. — И после небольшой паузы: — Оказывается, разбомблен-то Нагасаки. — Скрестив руки на груди, он глубоко задумался.

    — Нагасаки — большой город, и даже если бросили несколько бомб, не обязательно они должны попасть на мединститут и оружейный завод, — проговорила мать. Обо мне, привлечённой к работе на этот завод, она особенно не тревожилась.

    Обычно при сигнале воздушной тревоги учащиеся бежали в траншеи, вырытые в склоне горы позади завода. Убежищем для учениц женской гимназии служили противовоздушные щели в растущей на горе роще криптомерии. Вход в них порос мхом, горная вода, стекая, скапливалась на дне. Они были довольно глубокими, и каждый, кто успевал добежать до рощи, оказывался в безопасности. Чтобы успокоить мать, я часто рассказывала ей об этом, потому она и верила, что во время воздушной тревоги её дочь будет надёжно укрыта.

    У подножия горы Сугияма находились цистерны с газом. Оттуда он подавался на кухни жителей Нагасаки. На вершине горы стоял деревянный сарай площадью чуть более четырёх дзё2. Среди школьниц ходили слухи, что это — склад взрывчатых веществ. Иногда на горе появлялись солдаты в пехотной форме. От нашего цеха до противовоздушной щели, даже если мчаться бегом, требуется десять минут. Но об этом матери я не рассказывала.

     

    На следующий день, десятого августа рано утром, когда ещё не совсем рассвело, мать проснулась от стука в заднюю калитку.

    — Саэ-сан! Саэ-сан! — услышала она мужской голос, звавший её по имени.

    Это был Такано — журналист газеты "Ниси-Нихон". Раскрыв ставни, мать выглянула из коридора.

    — Нагасаки стёрт с лица земли! — крикнул Такано, стоявший у калитки. — Ученицы женской гимназии все погибли, — сообщил он и, стуча каблуками, побежал в сторону окутанной утренней дымкой реки Хоммёгава.

    Смысл этой вести, принесённой Такано, не сразу дошёл до сознания матери. Но когда она поняла, что разрушение города означает смерть дочери, она тут же, прямо в коридоре, опустилась на пол. Через калитку вбежали дядя с тётей, тоже услыхавшие страшное известие.

    — Мединститут горит, Саэ-сан! — заплакала тётя.

    — Но ведь никто не сообщил нам, что сын погиб! — накинулся на неё дядя. На нём была защитная форма для гражданских лиц, металлическая каска, а на плече даже висел мегафон.

    — Брат, и оружейный завод разрушен, — сказала мать дрожащим голосом.

    — Но не убили же всех, вплоть до школьниц... — произнёс он бессмысленные слова утешения.

    С девятого августа, с момента взрыва атомной бомбы, связь с Нагасаки прервалась, поезда тоже не ходили. Но до Нагаё или Митино всё-таки можно было как-то добраться. Вечером того же дня в Нагасаки направился спасательный отряд, в который входили пятьдесят человек из военно-морского госпиталя, тридцать три человека с военно-морской базы в Оомура, десять человек из общества врачей Исахая (по материалам выставки "Атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки"). Из-за бушевавшего огня спасатели в город не попали, и, хотя район разрушений простирался перед их глазами, они всю ночь оказывали помощь только раненым, вывезенным за город. Из близлежащих мест тоже прибыло множество врачей, но рук всё равно не хватало.

    Я видела одного врача, сразу же после бомбёжки оказывавшего на пепелище помощь пострадавшим. Приспособив себе под сиденье печку, оставшуюся от сгоревшего дома, он осматривал раненых. Лекарство — полный котелок акатинки3. Атомные жертвы выстроились в очередь. Легкораненые стояли, а у их ног лежали те, кто был уже не в состоянии двигаться. Голова врача была замотана полотенцем, из-под которого сочилась кровь. Интересно, а какая участь постигла его собственную семью? И что стало с этим врачом в дальнейшем — умер он или же, несмотря на тяжёлое ранение, остался в живых? Я восхищаюсь этим врачом. В нём было что-то героическое, как во всех людях, которые в той экстремальной, не укладывающейся в воображение ситуации не позволили себе уклониться от выполнения долга. Я преклоняюсь перед врачами, до конца остававшимися на своём месте. Вспоминаю и одного военного, с оторванной кистью руки бежавшего в штаб с сообщением, — он не хотел терять времени на перевязку раны.

    Поистине война является выдающимся режиссёром человеческой драмы, в которой одни, отбросив всё, проявляют крайний эгоизм, другие до конца сохраняют человечность.

     

    Несколько позже вслед за первыми спасательными отрядами в Нагасаки направились молодёжные группы из Аино и Тидзииси.

    Им предстояло заниматься захоронением трупов, поэтому каждый обязан был иметь при себе полотенце, чтобы повязывать его вместо маски. В одну из групп входил студент-медик Инатоми. Утром девятого августа он чувствовал себя простуженным. Это и спасло ему жизнь: Инатоми доехал на поезде до Аино, однако, увидев там битком набитые пассажирами вагоны, вернулся домой в Симабара. Он был ровесником моего двоюродного брата, и я его хорошо знала.

    Грузовик, нагруженный инструментами, лекарствами, едой и водой, выехал из Исахая в сторону Кикидзу, затем кружным путем через Ягами и водохранилище Карлоса, миновав нашу гимназию, въехал в город со стороны Нисияма, то есть с противоположного району Ураками конца. Огонь пощадил район Нисияма, поэтому группа Инатоми рано утром десятого августа смогла попасть в Ураками.

     

    1Бон — буддийский праздник поминовения умерших, отмечается 15 июля и в ближайшие семь дней до и после 15-го. — Здесь и далее примечания переводчиков.

    2Дзё — мера площади, несколько больше 1,5 кв. м.

    3Акатинка — антисептическое средство типа зелёнки, но окрашенное в красный цвет.

     

    1  2  3  4  5  6

    Hosted by uCoz